Твой счастливый случай,
что ты переживаешь со мной, мужчина.

     Я - лётчик первого класса, майор авиационной службы, Георгий Жгенти, тридцати лет отроду, грузин по крови и рождению / не был, не был, не участвовал, не состоял / считаю своим долгом заявить, что никогда, ни при каких обстоятельствах, ни по чьему приказу рука моя не нажмет роковой кнопки. Во имя твоё, Мария! Всегда, во веки веков, до скончания веков, до скончания дней все живущее на земле, всё созданное на ней природой и человеческими руками, всё её прошлое, настоящее и грядущее будет для меня свято и неприкосновенно. Во имя твоё, Мария! Отныне никакое наказание, окажется ли это пытка, заточение, позор или смерть, не остановят меня в моём намерении. Во имя твоё, Мария!

     Пусть в тихих долинах земли моих отцов, породившего величайшего из злодеев, рождаются охотники и поэты, которыми восхититься мир и о которых станут слагать легенды и песни. Пусть не сникают терпкие дымки над всеми шашлычными и хинкальными от Батуми до Кутаиси, и тучные чревоугодники выпаривают свои животы в серных банях над жёлтой Курою. Пусть все девочки мира спокойно выходят по вечерам на панели своих столиц, продавая и отдавая даром любовь грубой половине рода людского, и да здравствует их ремесло! Я хочу умереть в своей постели и по возможности рядом с кем-то живым, но если мне суждено погибнуть насильственной или случайной смертью, то об одном молю судьбу, чтобы смерть эта была тиха и незаметна и не причинила никому хлопот. Я постиг эту истину за мгновение до того, как врезался в землю с грузом безумия на борту. Я навсегда утвердился в ней в объятиях с тобой, Мария! Передо мною вдруг словно разверзлась кромешная тьма и в сквозной, пронизанной светом дали мне воочию представились цель и смысл существования. Я не строю иллюзий по своему адресу, мне ещё грешить и грешить, каяться и каяться, но к прошлому уже нет возврата и новая жизнь стучится в моё сердце. У меня такое чувство, будто я взошёл на самую высокую гору в Сванетии и увидел сверху всю нашу землю, омытую одним дождём и согретую одним солнцем. Я понял: моя сопричастность с ней вечна и неразрывна и горе мне, если я посягну на её покой. В полётах мне приходилось бывать гораздо выше, но, стёртая звуком и скоростью, её суть ускользала от меня, теряясь в смутных пятнах и очертаниях. Что же я знал до сих пор, чему верил? Какие страсти меня волновали? Кого я любил или ненавидел? Смешно сказать, задержка с очередным производством казалась мне началом или концом мироздания! Пил, дебоширил в злачных вертепах, одну за другой менял девок, искренне считая, что живу, как говорится, на полную катушку. Помнится, в ночь перед памятным тренировочным полётом с адскими игрушками в бомбовых отсеках, мне снился странный сон, будто меня приговорили к высшей мере и ведут, чтобы привести приговор в исполнение. В сопровождении безликих конвоиров я блуждаю по лабиринту бетонных коридоров с единственной мыслью: бежать, спастись, вырваться. Но коридоры множатся и множатся впереди, и ничто вокруг не предвещает конца этому тягостному пути. Факелы конвоиров выхватывают из душного сумрака лишь блоки осклизлых стен да ворс ковровой дорожки под ногами. Близость неизбежного подступает к моему горлу, я, было, захлёбываюсь криком, но в это мгновение где-то в самой дальней глубине коридора возникает крохотная звёздочка. Искрясь и мерцая, она струится навстречу мне и постепенно заполняет собой ближайшую перспективу. Я бросаюсь к ней, к её слепящему лучу, как к надежде и спасению и, уже сливаясь с ней, просыпаюсь выжатым и опустошённым.

     Кстати, этот полёт мой ничем не отличался от всех предыдущих: обычное тренировочное дежурство для, так сказать, сохранения формы и боеспособности. Я благополучно поднялся и взял заданный курс. Я вёл машину по замкнутому кругу, она послушно гудела у меня под руками и стрелки приборов вели себя, как чуткие флюгера в безветренную погоду. Сначала я почувствовал лёгкий толчок, затем слабое вибрирование корпуса и уже следом – резкое снижение скорости. Именно в этот момент я заметил у себя на рукаве ползущего муравья. Да, да, обыкновенного земного муравья! Затерянный, словно в расселинах скал, в складках скафандра, он упорно продвигался к одному ему известной цели. Видно, по дороге на взлётную полосу походя скрестились наши пути, и очередной полёт мы начали вместе. Машину трясло, высота снижалась, приборы один за другим сходили с ума, а я всё не мог оторвать взгляда от крохотного существа, разделившего со мной моё предсмертное одиночество. Кого мне благословлять за этот бесценный подарок, кому петь гимны и чьей милости быть обязанным? Ведь если бы не она – эта почти микроскопическая тварь, порхать бы мне сейчас мелкой пылью в нашей родимой атмосфере. Только глядя на неё, на её отчаянную решимость достичь цели, я нашёл в себе силы взять себя в руки и попытаться посадить машину. Земля ползла и извивалась подо мною, словно девственница в минуту насилия, и я, уже готовый с налёту овладеть ею, собирал последние свои возможности, чтобы не сгореть прежде времени и не рассыпаться в прах у её подножия. Когда я, наконец, обрушился на неё, мне запомнилось единственное: собственный крик с последующей затем сладкой мукой плотского извержения. Я никогда, никому не рассказывал об этом, я доверяю это только тебе, как на духу, Мария! Потому что, едва я увидел тебя, помнишь, в том цветастом, сиреневое по розовому, сарафанчике без плечиков, в табачном дыму, среди пьянки, круговорот жизни остановился и повернул в другую сторону. Всё в мире началось заново: восход и закат, ливень и солнце, рождение и смерть, молчание и слово. Ты помнишь нашу первую и последнюю ночь, Мария? Её одной хватит, чтобы до конца дней считать себя мужчиной, а если судьбе будет угодно подарить мне такую вторую, я почту свою жизнь отмеченной свыше. Много раз на веку довелось мне взлетать и садиться, испытывая при этом восторг и упоение только что оперившейся птицы. Но взлётов и посадок, подобных тем, что совершал я в ту сумасшедшую ночь, когда в глазах у меня цвели эдемские сады и в голове заливались праздничные хоралы, я не забуду и за гробовой доской. Ответь, Мария, ты была счастлива тогда, со мной? Неужели нега прекрасного забытья в твоём лице могла быть отражением одной только похоти? А слова, которые ты шептала мне при этом, ты помнишь их, Мария? Ты любила меня в ту ночь? Скажи мне «да», Мария, и сделай меня счастливейшим из людей! Я не отдал бы тебя ни кому, но ты не из тех женщин, которых берут с бою, а из тех, в которых растворяются без остатка. Я сегодня уйду, оставлю тебя с ним, ты сделала выбор, какие могут быть разговоры, но уйду за тем, чтобы ждать – ждать того часа, той минуты, когда ты вспомнишь обо мне и позовёшь. Но даже если этого не случится, если ты найдёшь в нём всё, чего искала до сих пор и чему верила, я, сколько бы ни жил, в каждой женщине, которая ляжет со мной, буду видеть тебя, твою грешную и святую душу, твою грешную и святую плоть. Да святится имя твоё, Мария!

Автор - Владимир Максимов.