Через много лет  приехала в деревню, где родилась. Как волновалась! Шла по знакомой дороге, по которой ходила в гости к бабушке и дедушке.

Когда переехали жить в другое место, часто пешком ходила к ним около одиннадцати километров. О, сколько передумывала, пока шла по этой дороге! И вот снова иду по ней.

Вспомнила, что останавливалась в одной деревне, чтобы попить воды и передохнуть. Там, в одном доме жил мальчик, которому я очень нравилась. Он всегда чувствовал мое приближение и выбегал навстречу. Его глаза сияли, как две искорки, и мне становилось радостно. Он выносил мне огурцов, соли и хлеба. Мы сидели, и ели хлеб с огурцами, и молчали. Его молчание было красноречивее любых слов. Я знала, что он любит меня. Но мое сердце было занято другим мальчиком. Я старалась изо всех сил показать ему, что тоже люблю его, но по-другому. Он понимал это, и потому мы ожесточенно ели огурцы и так разговаривали.

Когда я откусывала огурец мягко и нежно, он читал мой знак дружбы. Я передавала огурец ему, он отчаянно кусал его, и хруст огурца говорил мне: “Но я люблю тебя больше, чем друга!” Тогда я повторяла, укусив огурец нежно: “Прости, но я не могу любить тебя так, как ты меня”. Он брал огурец, и вяло кусал его, и я понимала - он огорчен и расстроен, ему не хочется жить. Тогда я снова кусала огурец, и в тишине звучало: “Прости, я ничего не могу поделать. Но ты не должен огорчаться. Тебя обязательно кто-нибудь полюбит. А я буду тебя любить вечно, как сестра”.

Он больше не хотел кусать, и я молча вставала и уходила дальше. “Почему Бог так несправедлив к нам? Почему он любит меня, а я - другого?” Этот вопрос мучил. Ответа не находила. Только чувствовала, что Бог во многом не прав. Это несправедливо.

С тех пор не люблю есть огурцы с кем-нибудь.

И еще вспомнила, что после того, как уехал мальчик в матросской форме, я дружила со своим двоюродным братиком Валерой, и его все почему-то дразнили байстрюком. А он был такой милый, и мы вместе ходили на речку, и он учил меня ловить рыбу. С ним было так хорошо, он никогда не мешал моим мечтам. Почти не разговаривали, только молча сидели с удочками, и каждый думал о своём. Но между нами была какая-то незримая нить, она щекотала нежно-нежно и разливалась утонченной сладкой истомой по позвоночнику. Он испытывал то же самое.

Мы молчали, потому что одно присутствие его и меня у реки изменяло краски и цвета. Все становилось ярким, отчетливым и сияющим. Каждое мгновение пролетало жар-птицей, и было живым. Я ощущала себя синим небом, а он был солнцем, а наши чувства были облаками и ветром. Это невозможно увидеть, это можно только почувствовать. Наслаждение - вот как это называется! И мы наслаждались друг другом.

Потом узнала, что его дразнили байстрюком, потому что моя тетя родила его не от мужа, а от любимого мужчины. Муж простил ее. А жители деревни не прощали. Тетя Таня была очень трудолюбивым человеком, но часто скандалила. Она не любила лодырей и, может, так она защищалась от людей.

После смерти моего отца, через несколько лет, умерла и тетя Таня, так же, как и отец, - от рака. Вслед за ней ушел и ее муж, Пусть им всем будет хорошо в том мире.

А дорога ведет меня дальше. Почему в детстве меня и всю нашу родню кликали “кажуками”? Что это означало?

Нашими соседями была семья - мать и дочь. Весь их дом был завешан иконами. Все, кроме бабушки, смеялись над ними. Мать звали Хадосья, а дочь - Машей. Очень добрые женщины. Всегда угощали меня чем-нибудь вкусным. Маша не вышла замуж, ей было лет сорок. Только все время работала и молилась.

Воспоминания мои оборвались... Подъехал и остановился автобус. Я спросила, куда он идет. Оказалось - туда, куда мне нужно, в Мытничи! Решила подъехать на нем, вошла. Полный автобус людей, и рядом со мной стоит маленькая хрупкая женщина. Слышу, что она разговаривает о церковном празднике, значит, едет из церкви. Ей на вид лет семьдесят. Какое-то чувство подсказывает мне, что это Маша. Спрашиваю: “Скажите, вас не Маша зовут?” - “Да, Маша. А ты кто, деточка?” Слезы на моих глазах: “Тетя Маша, я - Мария, соседка ваша, дочь Авдея и Татьяны”. Маша смотрит на меня добрыми ласковыми глазами: “Господи, Иисусе, да ты же внучка деда Кажуки! Манечка!” - и тетя Маша расплакалась. Счастливая, она ведет меня к себе домой.

И та же избушка, только покосившаяся. И те же иконы. И так же чистенько в доме. Мы сидели и вспоминали. Я такую нежность испытывала к этому удивительному, до боли простому человеку, что хотелось разрыдаться во весь голос. “Как же так?! Больше тридцати лет прошло? А она живет все в такой же нищете?! Ведь она святая!” И мне хотелось упасть к ее ногам и просить прощения за то, что она, такая нищая, сидит здесь и молит о нас, чтобы мы жили хорошо. И поняла в это мгновение, что благодаря сердцу этой старушки ЛЮДИ ЖИВУТ НА ЗЕМЛЕ И ЕЕ МОЛИТВАМИ МЫ ХРАНИМЫ И СПАСЕНЫ.

Почему я раньше не понимала это?! Почему?!  Почему ни разу не вспомнила тетю Машу, Хадосью? Искала Бога где угодно, а он был рядом со мной - в моей бабушке, в этих добрых людях. Так кому я служила всю свою жизнь? Почему не им? Почему совсем другим?

Но Хадосья уже умерла, вот осталась только тетя Маша. А что я сделала хорошего для них?  Н И Ч Е Г О! И дала зарок, что буду вспоминать об этих людях и обязательно намечтаю о них что-нибудь прекрасное

Ведь если воскресила их в своей памяти, значит, они могут ожить. А тете Маше намечтала, как она становится молодой, красивой, и находит себе большую любовь, и выходит замуж, и рожает много детей. А потом стала мечтать, что все вместе - и моя бабушка, и Хадосья, и тетя Маша - мы путешествуем по земле на моем корабле с алыми парусами. Я им показываю разные страны,  покупаю красивые вещи и угощаю сладостями. Дорогой друг, не удивляйся, во мне ничего не изменилось с той детской поры. Я также люблю фантазировать. И вдруг… увидела лица умерших - только очень молодыми и счастливыми. Это - чистая правда.

Я размечталась, а тетя Маша вдруг сказала: “Пойдем, посмотри место, где стоял твой дом и сад. Ты ведь любила одну вишенку, так она жива. “Откуда она это знает?” - мелькнула мысль.

И вот я стою на месте, где был дом. Как интересно! Там, где были два окна в сад, растут два огромных куста сирени, вместо печки вырос огромный куст роз, настоящее розовое дерево, а у входа в дом - огромнейший вяз. Вот какой у меня удивительный дом детства, дом моего рождения.

А вишенка? Где она? Найду ее с закрытыми глазами. “Вот она, моя любимая. Помнишь, как я любила отковыривать твои застывшие слезы, ставшие душистой и прозрачной смолой, и есть? Помнишь мои мечты. Боже, ты стала такой старой. Но в тебе есть сила и желание жить!” - “Она больше не дает ягод, но не умирает, Глянь-ка, Манечка. Живет! Все деревья погибли, а она… живет! Я не стала ее спиливать. Посмотрю на вишенку, и тебя, Манечка, вспомню, помолюсь, и за бабушку твою, Евдокию, земля ей пухом. Очень добрая была у тебя бабушка. А Кажука лютовал, ой как лютовал”. - “Тетя Маша, а почему его называли Кажукой? И ко мне эта кличка приклеилась”.

Маша открыла тайну, над которой я билась много лет. Оказывается, дед с огромной строгостью распекал подопечных ему колхозников и всегда начинал речь так: “Кажу-ка я тебе…” - что означало: “Скажу-ка я тебе сейчас…” - и далее шла тирада, от которой у каждого колхозника мороз шел по спине, холодело в груди, и не могли люди после этих речей спокойно спать. Вот и стали его звать “Кажука”.

Незаметно прошел день, и я стала прощаться с тетей Машей. Мне нужно было пройти по всем дорогам, по которым ступала детская нога. Маша засуетилась и сказала: “Манечка, ты ведь по земле странствуешь. На, Возьми”. И достала из узелка несколько засаленных соток. Я оцепенела.

“Больше у меня нет”. 

“Что вы, тетя Маша! Не надо!” Но она так посмотрела на меня, что я взяла эти деньги и храню их, как самую большую святыню. Ведь ОНИ БЫЛИ ПОСЛЕДНИЕ, И ОТ ЧИСТОГО СЕРДЦА. Она не понимала, много это или мало. Ведь у нее таких денег никогда не было!!! Видимо, кто-то подарил, а она хранила их и отдала мне. Никогда не испытывала я таких чувств - и радость, и печаль, и гордость за людей, и никчемность, и избранность свою одновременно испытывала в этот момент.

Дорогая, милая, удивительная русская женщина - ЭТО ТЫ ЯВЛЯЕШЬ НА ЗЕМЛЕ БОГА! Это его рука протянула мне эти деньги! От волнения чуть не потеряла сознание. Собрала в кулак всю волю, скрыла чувства, быстро попрощалась и почти выбежала из дома. Думала, еще секунду здесь пробуду - и задохнусь, умру. Ног не чувствовала. Не шла, а летела над землей.

Какая буйная растительность, как будто иду не по родной деревне, а по тропическому лесу. Увидела тополиную дорогу, ведущую в соседнюю деревню, где жил брат моего отца Иван. Подивилась, - чтобы обхватить один тополь, нужно как минимум пять человек! А высота какая! Прямо в небо уходит. Что такое стало с моей деревней? И вспомнилось... грустное и трагическое. Когда взорвалась Чернобыльская АЭС, самая большая доза радиации выпала на этот район, поэтому и такая гигантская растительность. Мне рассказали, что всем предложили переселиться, но моя двоюродная бабушка, которой под девяносто лет, сказала: “Да кто ж это и куда поедет от какой-то радиации, если ее никто не видал?” Вот все и остались.

Незаметно я оказалась в Мохоновке, и бабушка еще жива. Худенькая, шустрая и улыбчивая старушка в белом платочке, как пушинка, прижалась к моему сердцу. “Да ты же выкопанная Мария!” (Выкопанная - значит, очень похожая.) Марией звали сестру отца, которая погибла в блокаду в Ленинграде. Она влюбилась в одного моряка и убежала с ним из дому. А тут грянула война. Исчезла в Ленинграде без следа.

Я рассказываю бабушке о новой эпохе, в которой люди будут жить тысячу лет. “Спасибо, внучка. А то пугают радиацией”.

“Бабушка, чтобы жить до тысячи лет, нужно не есть мясо”. - Я тогда была поборницей вегетарианства. А бабка и говорит мне: “Деточка, вот уже двадцать лет, как я не ем мяса, потому что нет зубов. А жить хорошо, ой как хорошо! Я все регочу да регочу!” (На местном диалекте значит - смеюсь) И действительно, сколько бы мы ни разговаривали, она излучала какой-то удивительный смех. В глазах искры, и стоять рядом с ней весело и просто.

Потом она пошла меня провожать, и шла таким шустреньким шагом, что я еле успевала за ней. “Вот тебе и радиация! Как видно, бабушке радиация пошла на пользу”. Мы попрощались, и бабка сказала таинственно: “Видишь, там лощина... Огородили. Говорят, нельзя ходить. - Радиация? - А… Никого там нет. А больно тихо там. Хорошо!” - подмигнула и заливисто засмеялась. Я расценила это так: она подбивает меня сходить туда. Ну, что ж, схожу. Раз бабка ходила и теперь всегда смеется, может, и мне поможет место это веселой стать. И пошла.

Подхожу тихонько, почти не дыша. Тишина немыслимая, и деревья гигантские. Никогда таких не видела. На всякий случай поздоровалась и спросила у неизвестно кого: “Можно мне войти?”

Стою. Не дышу. Жду. И вдруг… что-то незнакомое, очень большое и доброе коснулось моего тела и проникло в мозг. Я еще подумала: “Может, мерещится?” Но нет. Ощущение усилилось, и я заплакала от неясного счастья, от соприкосновения с неизвестным миром. Этот мир возник на земле моей после взрыва в Чернобыле. Он живет своей жизнью, чувствует и как-то взаимодействует с нашим земным миром. И он изучает меня. В это мгновение знала точно, что не принесет он мне никакого вреда, а я постараюсь не причинить вреда ему.

Так мы встретились и подружились. Он вошел в меня, а я в него, как в мягкую вату. И подумала: “Может, человек зря боится радиации? Наверное, это просто другая реальность, которой самой не сладко было оказаться на нашей земле. Ведь мы ее вызвали, не спросив на то ее согласия? И раз уж так случилось, может, надо не защищаться от нее, а постараться подружиться. Она может нас чему-то научить. Но если бы не бабка, может, я так бы и не почувствовала? Ведь бабушка моя не знает страха. Наверное, это передалось и мне?

Здравствуй, сказочная реальность! Здравствуйте все! Я пришла из мира больших огней, грохота автомобилей, шума больших городов в ТВОЮ ТИШИНУ, В МОЕ ДЕТСТВО!

                Я ВЕРНУЛАСЬ НАВСЕГДА!